Ч. 2 Возможности пользования лекарствами объективно нуждались в расширении, поэтому Петр I в 1701 г. издал Указ об открытии в Москве 8 частных аптек.
Гандель Виктор Генрихович
Член–корр. Международной академии интеграции науки и бизнеса (МАИНБ), к.фарм.н.
В нем было сказано: "Для всяких надобностей и потребностей быть на Москве вновь осьми аптекам, и построить те аптеки на больших просторных и многолюдных улицах, без всякого стеснения держать и продавать в тех аптеках всякие лекарства и лекарственные спирты и иные тому принадлежащие потребные и целительные напитки".
С этого момента фармацевтические смыслы Великой Руси приобрели особое звучание, когда с целью развития аптечного дела и "доступа к лекарствам и для простого люда" Петр I в своем высочайшем указе сформулировал мысль о том, "что всякий русский или иностранец, который пожелает вести вольную аптеку, с разрешения правительства получит безденежно необходимое для сего место и жалованную грамоту на наследственную передачу сего заведения".
Первую такую грамоту на право открытия аптеки в Москве получил Иоганн Готфрид Грегориус, аптекарь Аптекарского приказа, открывший свое заведение в Ново–Немецкой слободе в 1702 г. С этого события началось постепенное открытие аптек сначала казенных, а затем и частных по всей Руси Великой, русскими и иностранными фармацевтами, по большей части немцами да голландцами.
Этот важнейший государственный акт и последовавшая за ним аптечная практика определили дальнейшую судьбу фармации России как в значительной степени интернациональную, умеющую и желающую приобретать мировой опыт лекарствоведения, опираясь как на собственные умения и традиции, так и на сложившиеся в те времена взаимоотношения общества, врачебного и фармацевтического сословия.
Чем же руководствовался царь Петр, издавая подобный указ, какой сокровенный фармацевтический смысл в него вкладывал? Ответить непросто: скорее всего, отец нации был озабочен и доходами аптекарей, и здоровьем подданных. Те и другие нужны были ему для наращивания мощи государства, которое он видел как оплот православия и державности на огромном евразийском (по современной терминологии) пространстве.
Можно констатировать, что при всей неоднозначности оценок новаторской деятельности Петра I, он тем не менее "прорубил окно в Европу". Нужно ли оно нам, фармацевтам, это окно? По–видимому, нужно, если мы до сих пор приглашаем европейцев (и не только) локализоваться у нас в России. Стало быть, традиции, заложенные неугомонным Петром, живы и сегодня. Эта вековая преемственность, разорванная лишь в XX в. (об этом — специальный разговор), осталась составной частью российского фармацевтического смысла (менталитета) — не отгораживаться от мирового фармацевтического опыта и практики, привнося, по возможности, свое, суверенное, проверенное. Отказ, например, от дошедшей до наших дней на Западе традиции, в особенности в США, реализовывать многое из аптечного ассортимента в продовольственных магазинах, универсамах, суперсамах, автозаправках и т.д.
В России еще в XVII в. особым царским указом от 28 февраля 1673 г. было запрещено торговать в москательных, овощных и зеленных лавках лекарствами, чтобы, как отмечалось в Указе: "…от того людям никакого повреждения… не было". Было бы неплохо, если бы эта сугубо российская традиция не была бы нарушена и в наши дни, к чему настойчиво призывают лоббисты сетевой продуктовой торговли.
Русские цари заботились о здоровье нации, и не только в том, что касалось лекарств; спиртное — "вторая еда" на Руси ("хлебное вино") — тоже находилось в поле зрения державного ока: государственная монополия на производство и продажу самого чистого спиртосодержащего напитка в мире (белого вина — водки) берет свое начало еще со времен Иоанна III (XV в.), причем госмонополия распространялась и на другие алкогольные напитки, например, медовуху и пиво.
Интернациональный ("вселенский") характер российской фармацевтической мысли отчетливо проявлялся в набиравшей обороты оживленной торговле аптекарскими товарами с европейскими странами: из России экспортировалось главным образом сырье (как и сегодня!) в виде растительных и лесохимических продуктов, а ввозились продукты переделов: ароматические и парфюмерные товары, экзотические камеди и смолы, химические компоненты лекарств и сами лекарства.
Дело оставалось за промышленностью, и она не заставила себя долго ждать. В 1870 г. было разрешено открывать заводы и фабрики для изготовления лекарственных препаратов и оборудования для аптек и лабораторий, а к началу XX в. в России производственных фармацевтических фирм, причем достаточно крупных, было уже десятки. До сих пор на слуху у знатоков российской фармации такие имена компаний и их владельцев, как Феррейн, Келлер и К, Пель и сыновья, Фармакон, Шеринг, Миллер, Эрманс, Столкинд, Галеника, Юротат, Снапир и пр.
Первая мировая война, в которую Российская империя была втянута вопреки ее национальным интересам, прервала почти весь импорт медикаментов и многих их компонентов из Европы, в первую очередь Германии, родины аспирина, но российские фармацевтические смыслы не умерли и не завяли, а сумели мобилизоваться и не только позволили сохранить собственное производство, но и нарастить выпуск химической продукции, ранее поступавшей практически исключительно из-за рубежа, исходя из нужд, прежде всего, армии.
Огромная страна на глазах становилась мировой державой: паровозо- и вагоностроение; авиастроение; автомобилестроение; судостроение; оружейные и артиллерийские заводы; ткацкие, кожевенные и меховые мануфактуры, артели и товарищества; торговля; банковское дело; производство зерна и продуктов питания, многие из которых шли на экспорт в Европу; собственное быстроразвивающееся фармацевтическое производство, аптечное дело и многие другие ремесла и промыслы вносили достойную лепту в авторитет Российской империи, глыбой нависающей над востоком Европы.
Железнодорожный бросок сначала в Санкт–Петербург, а затем и к Тихому океану, олицетворяли растущую технологическую мощь страны: к началу Первой мировой войны ее ВВП прочно занимал 5–е место в мире.
Количество потенциальных потребителей лекарственной продукции в России в это время приближалось к 180 млн человек (по данным МВД империи) — 10% населения планеты и почти вдвое больше, чем в САСШ (Североамериканские Соединенные штаты, ныне США).
Все это витиеватое, непростое переплетение церковного и светского, знатного и простолюдного, научного и практического, передового и отсталого, российского и западного, аптечного и промышленного, аграрного и технологического, женского и мужского создало некий очень близкий духу россиянина фармацевтический смысл, позволивший ему со временем научиться выживать (защищаться, вспомните phar–ma–ki) практически при любых невзгодах: царях и большевиках, застоях и революциях, богатстве и бедности, историческом материализме и империалистическом капитализме, диком рынке и плановой экономике, при санкциях и контрсанкциях, при прочих напастях.
"При чем же здесь, однако, фармацевтический смысл и в чем он, собственно?" — спросите вы. Отвечу: "Именно он заставляет помнить о главном — наше здоровье в широком контексте опосредовано спасает, защищает нашего брата (сестру) от вихрей враждебных, которые не перестают веять над нами вот уже второе столетие, не меньше, т.е. исправно выполняет заветную функцию вселенского "лекарства".
А если серьезно, то, что мы часто ругаем и проклинаем — медицина и фармация — выручали и выручают нас от окончательного ухода в небытие, просто надо постараться это осознать. Фармацевтический смысл исторически перерос в некий генетический код, который стоит на страже России и ее народа незыблемо: при избытке лекарств и их отсутствии, при правильных диагнозах и ошибочных, при добрых и умных врачах и провизорах и при никудышных, при беспробудном пьянстве и сухом законе, при... и т.д. Даже в тяжелейшей Великой Отечественной войне мы победили. Мой Учитель (именно так, с большой буквы) и научный руководитель А.С. Прозоровский, зав. кафедрой заводской технологии лекарств фармацевтического факультета Первого ММИ им. И.М. Сеченова, кавалер боевых орденов и медалей, образец ученого и патриота, в годы войны разработал и применил на фронте методику получения воды для инъекций из снега, спасшую жизнь многим бойцам и командирам, — наглядный пример преемственности фармацевтического смысла в бою и на деле.
Подведем краткий итог историческому экскурсу в наше не забытое лекарственное прошлое: в чем же состояли, заключались фармацевтические смыслы лечебного дела в Российской империи ко времени ее искусственного заката, красной нитью прорезавшие многовековой опыт врачевания с помощью лечебных средств на Руси? И подверглись ли они разрушению, пересмотру, или сохранились, хотя бы частично?
Можно смело утверждать, что смысл излечения, лекарственного пособия как многовековой непреходящей фармацевтической ценности в рамках российского имперского мышления, базировался и развивался на основе:
Не подлежит сомнению, что фармацевтические смыслы Российской империи, при всей сложности ее истории, особенно на закате, были основаны на добротном лекарствоведческом образовании, успешной фармакотерапевтеческой практике, тесно переплетены с понятием религиозной идентичности, поднимаясь на самую высокую ступень этой мировоззренческой категории с ее нравственными критериями и ценностями, что делало нашу страну мощной, инвестиционно и профессионально привлекательной державой как для отечественной науки и капитала, так и таковых из–за рубежа, и не только в области лекарствоведения.